Черные волосы носились перед лицом со стороны в сторону, они полностью перекрывали вид того, что медленно становилось все ближе и ближе. Тяжелые военные ботинки врезались в чистый, замерзший снег, который уже успел покрыться едва заметной белой корочкой. Он замерз. Хруст под ногами имел какое-то необыкновенное успокаивающее действие. Он был слышен, то сильнее, то тише, в зависимости от плотности льда, сформировавшегося на поверхности. Парень двигался на запад. На горизонте уже начал веднеться красный закат, предвидящий ветреную погоду. Щеки парня были столь же красными,и как никогда налиты кровью из-за режущего снега, который поднимала и швыряла во все стороны белая метель. Она гневно разбрасывала все на пути, и не важно были это ветки деревьев или хижина какого-то дровосека, она действовала быстро и безжалостно. Это вам не серый волк и три поросенка, ей не понадобилось трех попыток, чтобы оторвать одну из ставней стоящей на краю леса избы, которую трясло от страха. Может все-таки это была буря под снежным прикрытием? С такой погодой шутки плохи.
Мороз пересушивал, а ветер рвал губы юноши, который с уверенностью шагал против напора воздуха, сдавливающего его в груди. Дышать было пыткой. Несмотря на это, ему не составило труда пройти еще восемь километров.
Дойдя до места назначения, он тихо скинул тяжелые меха с плеч, вытянулся. Его лицо больше не было скрыто за волосами. Оно было прекрасным и в тоже время вызывало отвращение, ведь не в первые к чертам лица человека приписывались сверху еще и его моральные достоинства. У этого человека их не было. Он прошелся языком по потресканным от мороза губам, и едко улыбнулся замершей толпе. Они в ужасе смотрели на то, как он не спеша поднимался по каменным ступенькам, возвышаясь постепенно над распространяющимся шепотом. На последней ступени он остановился, чтобы наклониться к своей кожаной сумке, стоящей уже на алтаре. В ней было то, чем юноша зарабатывал себе на жизнь, его главное орудие труда вместе с черным мешком, на котором было вырезано 2 отверстия для глаз. Время остановилось. Все взгляды были прикованы к алтарю и парню в черном мешке. Он потирал руки, готовясь к своим последующим действиям.
С другой стороны площади уже начали доносится крики. Они вели меня, точнее, тянули за волосы в сторону теперь уже ликующей от счастья толпы. Они были рады спектаклю. А как же иначе? "Меньше разговоров - больше мяса!" - девиз нашей деревни.
Не было смысла сдерживать свой страх, свою боль. Я орала на весь рот, заполняла свои легкие пылью, поднятой своими же упирающимися в сухой грунт босыми ногами. Мне не было нисколечко ни холодно, я была в бреду от жара, который наполнял мое тело в те минуты. Они длились вечно. Пожирали меня в пламени безысходности на пути к смерти.
Сердце начало выскакивать из груди, когда меня кинули на ступени, чтобы я сама несла свой позор на алтарь. Я не знаю, почему вдруг все предательски замолчали, глядя на меня поднимающуюся ступень за ступенью. Мои голые ступни шлепали по холодному камню, а они продолжали молча смотреть на эту грустную сцену. Им не было меня жалко. Я ведь была грешницей, я прокляла своего отца, тем самым наслав беду на весь поселок. Вороны не заставили себя ждать. В ту же ночь они посетили дома спящих жителей, пролили много отцовской крови. Они принесли в очередной раз ужас в нашу деревушку. После десятка лет я стала причиной их возвращения.
Выпотрошенная голова теленка со пустыми отверстиями, там где раньше имели место глаза, была подана мне жрецом. Я не могла видеть его лица, но я была уверена, что под черным мешком он улыбался. Его глаза блестели. Сомневаюсь, что это были слезы. Кат - всегда остается катом, какое бы прозвище вы на него не вешали. Скользкая, влажная телячья голова смотрела мне в лицо, а я на нее, будто бы между нами возник секретный диалог, оставлявший вырезанными из сцены всех остальных. Тут же у меня возникло желание спрятаться за этой маской, уйти в забытие и больше оттуда не возвращаться. Сложно был понять, что именно меня заставило cдаться и по команде надеть себе на голову теленка.
Метель все еще носилась над домами, но на площади, как не странно, не было и снежинки. Высокие постройки, обвивающие кругом место алтаря полностью загораживали это место от ветра и непогоды. Сюда доносился лишь страшный гуд. И сейчас он заполнял создавшуюся тишину, изредка печально подвывая.
Его песнь была о девушке, которую угораздило в свой семнадцатый день рождение побывать на Алтаре Обреченных.

Поднявшись на самую вершину алтаря, я посмотрела вниз на свою публику. Чего я только не увидела, здесь были: нищие в протертых мeшкообразных одеждах, упитанные торговцы с еще более упитанными женами и детьми, мелкие предприниматели с кожаными сумками, точь в точь сливающиеся с банкирами, продажные политические представители нашего поселка, в лице совета старейшин, и аристократы полностью укутанные в драгоценности и шелка. Весь мой мир собрался посмотреть на мое наказание, будто бы им больше не было чем заняться. В толпе мне удалось отыскать глазами и свою лучшую подругу. Ее рыжие волосы выделяли ее из серой толпы. Родные карие глаза смотрели на меня через пелену уже набравшихся слез. Она была неподвижной, казалось бы, что стоило ей только вздохнуть и горячие струйки сорвались бы с ее век, оставляя блестящие потеки на ее веснушчатых щеках. Мне было жаль, что ей пришлось вот так прощаться со своей подругой детства. Я попыталась улыбнутся, тем самым я хотела успокоить ее, перед моим торжественным уходом. Моя попытка растянуть лицо в улыбке не дала никакого результата даже потому, что у меня на плечах все еще была Голова Теленка. Вот теперь я начала чувствовать холод, скорее из-за приближения смерти, чем из-за морозной погоды. Пришло время стать на разбитые колени, стискивая зубы от боли, и положить свое тело на пенек окрашенный в черный, сейчас напоминавший мне тумбочку у моей кровати, в которой я всегда хранила свой дневник и цветные карандаши. Ах, было бы просто замечательно, если бы у меня была возможность посетить свой дом, чтобы хотя бы уничтожить все, что мне принадлежит, мои записи. Хотелось бы обнять маму, попросить у нее прощения, оставить последнюю поучающую фразу младшей сестре и гордо вернутся сюда, принести себя в жертву, как на то положено. Но нет, я не имела такой привилегии. Тюремщики пришли за мной рано утром, стянули меня с постели прямо в пижаме и за волосы приволочили на площадь. Унизительно. Я этого заслужила?

Прощания с жизнью не могли длится бесконечно. Жрец занес священный топор над моей головой. О, этот топор. Я много слышала о нем, но ни разу мне не приходилось видеть его вблизи. Из рисунков в книгах я точно знала, каким он должен быть: тонкая и почти невесомая трость сливающаяся с похожим на пружину наконечником, на котором красуется что-то похожее на африканские маски из дерева. Это лицо сделанное из темной древесины всегда мне казалось каким-то.. неземным что-ли? Не плохо было бы взглянуть на него сейчас, но я несмела оторвать глаз от серого камня алтаря. Опираясь плечами и головой на пень, начала считать про себя. Мне оставалось недолго.
Вдруг, неожиданно у себя над головой я услышала свист стрелы. Она пролетела в нескольких сантиметрах от меня и врезалась во что-то мягкое, и может даже прошла насквозь, оставляя после себя дыру в чьем-то уже лежащем на земле теле. Кто осмелился выстрелить в жреца во время священной церемонии? Обернувшись, я заметила моего окровавленного ката, его поспешно оттаскивали в сторону тюремщики, чтобы защитить от возможной повторной атаки. Они тащили его за руки под алтарь, а я продолжала смотреть на этот спектакль даже не задумываясь над тем, что, возможно, это была моя единственная возможность уйти отсюда живой. Мне было страшно.
Если бы тогда Элионор не прокричала спасительное "Беги!", я бы умерла на месте. Только в тот момент я проснулась, широко раскрыв глаза я свалилась с каменной крепидомы и помчала, что есть духу, к северным воротам.
Шум позади настигал меня с каждой секундой все больше и больше. Они не собирались меня так просто отпустить, но моя отчаянная попытка выдавить из себя максимум скорости все же спасла мне шкуру в судный день.
Я понятия не имела, что произошло на главной площади, и кто был моим спасителем. Здесь явно было что-то нечистое. В нашем поселке, как и во всех остальных, никогда не было повстанцев. Мы все принимали условия своей жизни, как небесную манну. У нас не было воров, маньяков, убийц с тех пор как появились вороны. Жизнь стала казаться спокойной и безоблачной. Боязнь этих высоких пернатых страшил держала в узде все мерзкие мысли гнусных людей. Все имело смысл. Именно поэтому стрела не могла принадлежать повстанцем - их не было.
Меня преследовали на удивление недолго. Как только я оказалась с другой стороны моста, соединявшего нашу деревню с бескрайними просторами и другими поселками, тюремщики оставили меня одну.
Наша местность былa особенно зеленой в летний период. Сейчас же передо мной раскрывался тусклый пустынный пейзаж. Здесь вместо писка лежал снег, а там где должны были быть дюны, располагались высокие холмы. Ветер рвал мое синие шорты, а я просто стояла и плакала, глядя на единственный оставшийся мне выход.